Ночь триффидов - Страница 90

– Все, Дэвид. Пора. – Он показал на стоящий в углу ящик, из которого во все стороны торчали разнообразные стволы, и спросил: – С гранатами и пистолетом-пулеметом обращаться умеешь? Я ответил, что умею.

– Отлично. В таком случае выбирай. “Ингрэм” – самый легкий, но старый добрый М.З.А1 бьет гораздо кучнее. Ах да! – Он вспомнил что-то важное. – Как только услышишь, что кто-то кричит “Сакраменто!”, вопи в ответ “Берлин!”. Если не хочешь, чтобы тебя пристрелили свои. Это была весьма ценная информация. Оставалось надеяться, что я в нужный момент не забуду выкрикнуть название бывшей столицы бывшей Германии. Пять вечера. Час пик. Шум уличного движения все громче и громче. Все больше и больше ног шаркает по застекленной решетке над нашими головами. Но взрывов не слышно. Не слышно и автоматов атакующих Эмпайр-Стейтс-Билдинг “лесовиков”.

– Мы слишком далеко от мостов, на которых взрывают заграждения, – словно прочитав мои мысли, сказал Гэбриэл Дидс. – Что, кстати, пока облегчает нашу жизнь. Ты готов? Я кивнул. Кроме меня, Марни и Гэбриэла, в подвале находились пять “лесовиков”. Все были хорошо вооружены. Оружие спрятано либо в дорожных сумках, либо в футлярах музыкальных инструментов. Гэбриэл, например, нес автомат и несколько гранат в футляре из-под гитары. Я же держал в руке довольно приличную дорожную сумку с застежкой “молния”. Гэбриэл произнес короткую речь:

– О'кей. Пять часов. Атака должна была начаться. Через пять минут об этом узнают все. Мы должны успеть выйти на улицу, разбиться на пары… и двигаться не спеша. С таким видом, словно возвращаемся с работы и мечтаем лишь о стаканчике холодного пива. Желаю всем удачи. – Он обвел нас взглядом.

– Хочу надеяться, что все вы благополучно вернетесь домой. Все! Бенджамин, веди нас. Через минуту мы уже шагали по тротуару. Когда мы достигнем Эмпайр-Стейтс, штурм небоскреба должен близиться к завершению. После этого нам следовало перегруппироваться и двинуться к Параллели 102-й улицы, чтобы лететь домой. Приказ был прост, и эта простота и ясность, надо признаться, меня очень смущали. Я все больше и больше опасался того, что придется пробиваться к ангарам с боем. Более того, охраняющие самолеты люди Торренса могли снять свечи зажигания с двигателей или разъединить электропроводку. Если подобное случится, нам отсюда не выбраться. Что потом? Оставалось надеяться, что Сэм Даймс припрятал в своем длинном рукаве еще один план. Я вновь обратил все внимание на улицу. По мостовой катили машины, тротуары кишели пешеходами. Ничего особенного. Самый обычный час пик. Но я знал, что всего в паре миль отсюда кипит бой. “Лесовики” атакуют батареи береговых укреплений. Рядом со мной шла Марни. Она низко наклонила голову, чтобы длинные рыжие волосы скрывали шрам. Гэбриэл, как всегда, шагал легко и непринужденно.

– Эй, Гэйб! – послышалось из окна притормозившего автомобиля. – Не видел тебя целую вечность… Где пропадал? У меня непроизвольно напряглись все мышцы. Копы наверняка объявили Гэбриэла в розыск. Если хотя бы один полицейский его узнает, пальбы не избежать. И это может произойти в любой момент. Гэбриэл небрежной походкой приблизился к машине и, улыбаясь, перекинулся несколькими словами с водителем. Затем он показал на часы, давая понять, что торопится. В этот момент красный сигнал светофора сменился на зеленый, и поток машин устремился дальше. Гэбриэл продолжил путь, но я заметил, что он стал внимательнее вглядываться в проезжающие автомобили. Более того – чтобы прикрыть лицо, он поднес футляр гитары к груди и был готов при необходимости мгновенно открыть огонь. Я чуть приоткрыл “молнию” на сумке и, опустив глаза, увидел поблескивающий металл автомата. Я тут же закрыл “молнию”, чтобы никто случайно не разглядел оружия. Именно в этот момент я понял, что если понадобится – буду стрелять. Мимо нас по-прежнему мирно катили машины. Создавалось впечатление, что в Нью-Йорке наступает еще один вечер после обычного трудового дня. За окнами кафе посетители лениво потягивали разнообразные напитки. На углу громко орал мальчишка-газетчик. Огни светофоров менялись в установленном порядке: зеленый, желтый, красный, зеленый… На табличках вспыхивали указания для пешеходов: “Стойте” или “Идите”. Мы шли а потоке пешеходов. В этот момент я сказал себе: “Что-то пошло не так. Атаку отменили. Весь наш план полетел к черту”. В двадцати ярдах впереди меня шагал Гэбриэл. Позади, стараясь ничем не отличаться от толпы, шли “лесовики”. От напряжения во рту все пересохло, и когда мы вышли на Пятую авеню, язык просто припаялся к гортани. В четырехстах ярдах от нас высилось здание Эмпайр-Стейтс. Залитая вечерним солнцем башня небоскреба тянулась к небу, как всегда величественная и спокойная на фоне царящей у ее подножия суеты. Никаких признаков вооруженного нападения на штаб-квартиру Торренса я не заметил. Я слышал только шум машин, крики уличных торговцев и тихую музыку, льющуюся из открытых дверей магазинов готового платья. Судя по всему, рядом с Эмпайр-Стейтс-Билдинг еще не прозвучало ни единого выстрела. Гэбриэла по-прежнему можно было принять за человека, мечтающего лишь о том, чтобы поскорее попасть домой и выпить бутылочку холодного пива. И когда я уже начинал подумывать о том, что, подойдя к Эмпайр-Стейтс-Билдинг, мы обнаружим, что там течет обычная жизнь, на улице начался кромешный ад. Первым среагировал Гэбриэл. Он замер и, обернувшись, посмотрел на меня. Выражение его лица мне крайне не понравилось. Это была смесь недоумения и страха. Я побежал к нему, пытаясь определить причину женского визга и мужских криков. Всеобщая паника могла быть вызвана как событиями у Эмпайр-Стейтс, так и иными причинами. Поток людей изливался с одной из поперечных Пятой авеню улиц. Ярко-желтое такси, отчаянно сигналя, неслось по тротуару. Грузовик, сделав слишком резкий поворот, врезался в автобус. Обыватели убегали со всех ног, но я пока не видел, от кого или от чего. Однако все они мчались, спотыкаясь и сбивая друг друга с ног, в одну сторону. Я с изумлением взирал на людской вал, накатывающий на Пятую авеню и исчезающей в боковой улице на противоположной стороне магистрали. Поведение обывателей, на мой взгляд, разумному объяснению не поддавалось.