– Верно. И все же, прошу тебя, заберись на пень. Не бойся, я хочу тебе кое– что продемонстрировать. – Но они…
– Да послушай ты! – перебил он. – В них появилось что-то новое.
– Ты о чем?
– Если не ошибаюсь, эти ребята научились еще одному фокусу. Я взобрался на пень, вознесясь фута на четыре над землей. Ближайшие ко мне триффиды были скрыты стеной из вездеходов. Над машинами виднелись только верхушки и чашечки со стрекалами, однако в сотне ярдов от меня имелось небольшое возвышение, на котором торчали несколько триффидов. Этих триффидов я видел целиком – от корней до макушки. С холма доносился звук. Растения колотили своими короткими отростками по стволу. Я бросил на Гэбриэла вопросительный взгляд.
– Что ты слышишь? – спросил он.
– Ничего, если не считать барабанной дроби.
– Ты хочешь сказать, что не заметил этого, взобравшись на пень?
– Не заметил – чего?
– Замри на несколько секунд.
– Гэбриэл…
– Сделай, как я прошу. – Он произнес эти слова очень серьезно и очень настойчиво, словно за ними скрывалась какая-то тайна.
– Ну хорошо. Скажи толком, чего ты от меня хочешь.
– На счет “раз” замри и стой неподвижно пять секунд. Затем быстро подними обе руки над головой. Когда сделаешь это, внимательно прислушайся к триффидам на возвышении. Я в точности последовал его инструкциям. По команде “Раз!” я замер. До меня доносилось неторопливое постукивание отростков о ствол. Так человек в задумчивости стучит кончиками пальцев по столу. Но как только я поднял руки, со стороны возвышения послышалась какая-то маниакальная дробь. Растения колотили отростками в таком бешеном темпе, что все удары сливались в ровный гул. Как только я опустил руки, темп спал.
– Теперь-то слышал? – с надеждой спросил Гэбриэл.
– Слышал. Но что это может означать?
– Ближайшие к нам триффиды, те, которые скрыты вездеходами, не ускоряли темпа. Они стучали в обычном ритме. Но те, которые находились на виду, внезапно сошли с ума. Они забарабанили, что… что твой дятел или даже, скорее, пулемет. Это было не “та-та-та!”, а быстрое “тр-р-р”….
– Ты хочешь сказать, они отреагировали на мое движение? Но мы всегда знали об этой их способности. – Но… Сейчас что-то изменилось. На таком расстоянии они никогда не реагировали. И обрати внимание, что все чашечки со стрекалом – я говорю о триффидах на возвышении – обращены строго на тебя. Как антенны радара.
– Думаешь, они еще эволюционировали? Но почему сейчас?
– А почему бы и нет? Когда окружающая среда меняется, все живое должно меняться вместе с ней, если не хочет пополнить ряды динозавров, повторить судьбу вымершей птицы дронт или уподобиться тасманийскому тигру. – Гэбриэл в задумчивости потер подбородок. – Думаю, что качественный скачок в эволюции триффидов произошел, когда погасло солнце. Условия, как я сказал, резко изменились. – Но процесс эволюции растягивается на тысячи лет.
– Согласен. В обычной обстановке и с давно известными видами жизни. Но мы имеем дело не с нормальным представителем флоры. Мы имеем дело с растением, которое не только нарушило все законы природы, но и переписывает их, чтобы как можно быстрее достигнуть поставленной цели – захватить землю. Я снова поднял руки – и снова услышал, как неторопливая дробь перешла почти в ровный гул. – Звук производят лишь те растения, которые находятся на возвышении, – заметил я. – Те, что за вездеходами, не меняют поведения.
– Это потому, что они тебя не видят, – сказал Гэбриэл и добавил: – Последнее слово я беру в кавычки. – Что-то говорит мне, – улыбнулся я, – что, если бы мой отец вдруг оказался здесь, у вас нашлось бы о чем потолковать. Мои же познания в ботанике, увы, рудиментарны. – Я спрыгнул с пня. – Итак, Гэйб, как же, по-твоему, они глазеют? Никаких признаков органов зрения я у них не замечаю.
– По-моему, это не оптическое зрение.
– Не оптическое?! Не понял. Насколько…
– Подожди… – остановил он меня. – Далеко не все животные пользуются оптическим зрением. И кроме того, как ты помнишь, я употребил слово “видят” в кавычках. – Он немного помолчал. – Возьми, к примеру, дельфинов. У них есть глаза, но, охотясь на рыбу, они больше полагаются на звук.
– Ты говоришь о каком-то естественном эхолоте?
– Да. Но их прибор намного тоньше и точнее тех грубых электронных аппаратов, которыми владеем мы. Дельфин издает щелкающие звуки с частотой примерно три сотни в секунду. Этот звук отражается от рыбы, и эхо, попадая на нижнюю челюсть дельфина, проникает в его среднее ухо, а оттуда – в часть мозга, ответственную за преобразование звуков. Однако самое замечательное в этом во всем то, что дельфин не слышит звуки. Он их “видит”. И мы знаем, что “видит” он трехмерное изображение рыбы, за которой охотится. А поскольку звук способен проникать сквозь мягкие ткани, дельфин “видит” не только внешний, с позволения сказать, облик рыбы, но и то, что внутри, – скелет и наиболее плотные органы.
– Брось, Гэбриэл! По-твоему, триффиды “видят” эхо издаваемых ими звуков?
– Уверен. Полагаю, они улавливают эхо чашечками или, вернее, раструбами на верхушках стеблей. Только посмотри, они обладают совершенной для антенны формой. Припомни блюдца радаров. А этих, – он кивнул в сторону вездеходов, – отделяет от нас бронированная преграда, и они нас “не видят”. Но если мы уберем “Джамбо”, триффиды “увидят” не только нас, но и то, что мы ели на ужин.
– Если ты прав, это весьма печально. Иметь противником растение, которое способно ходить и убивать, уже достаточно скверно. Но если оно при этом еще и видит в темноте…– Я пожал плечами. – Похоже, баланс сил снова сместился в их сторону.