– Снижайтесь до высоты пятнадцать тысяч футов и выдерживайте скорость четыреста узлов, следуйте курсом… Дослушать мне не удалось – снова возникли помехи, на сей раз они были настолько сильными, что больше всего напоминали рев разбивающихся о скалы штормовых валов. Я терпеливо ждал возобновления связи. Гул урагана сменился негромким шипением.
– …отсюда следует, – продолжал Сеймур, – что ни вода, ни частицы льда не могли стать столь плотной преградой на пути солнечного света. Если мы согласимся с тем, что и вулканических выбросов не было, то можно сделать вывод…
– Диспетчер! – прокричал я. – Мы вас не слышим! Прием! Шипение атмосферных разрядов и никакого ответа.
– Центр! Вы меня слышите? Прием!
– Масса частиц в стратосфере должна достигать феноменальных масштабов. Можно допустить, что…
– Сеймур, – резко оборвал я.
– Да?
– У нас возникли осложнения.
– Какие осложнения? – переспросил он таким отрешенным тоном, словно все еще пребывал в научном трансе.
– Я потерял связь с диспетчерской службой.
– Это серьезно?
– Да. Очень.
– Попробуйте еще раз.
– Пробовал. Не отвечают. Я усилил тягу, и острый нос истребителя снова устремился вверх. Альтиметр показывал набор высоты.
– Мы, кажется, поднимаемся, – сказал Сеймур. – Но ведь нам надо садиться. Разве нет?
– Именно. Только желательно на “посадочную полосу, а не на чью-нибудь капустную грядку.
– Вы что, правда хотите сказать, что мы не сможем приземлиться, если вам не удастся восстановить связь?
– Да, что-то вроде, – выдавил я сквозь зубы. – Будем кружить до тех пор, пока они не справятся с техническими проблемами. Надеюсь, им это удастся. Мы кружили десять минут… Двенадцать минут… Пятнадцать, шестнадцать… Указатель уровня топлива медленно, но неуклонно приближался к красной зоне. Радио молчало. За колпаком кабины царила тьма. Я не видел даже ужасающего красного неба – оно осталось выше, сейчас мы летели сквозь облака. Истребитель напоминал угря, пробирающегося по илистому дну мутной реки. По прошествии нескольких минут я сказал Сеймуру:
– Если мы еще задержимся, придется выбираться из кабины и идти пешком.
– Что? Простите, кажется, я вас не совсем понял.
– Не берите в голову. Обычная пилотская шутка. Я передвинул ручку от себя, и машина пошла вниз. Я хотел рассказать Сеймуру, как работает катапульта, но решил пока воздержаться. Сеймур ничего не понимал ни в катапультах, ни в парашютах. Гуманнее было бы его пристрелить. В отсутствие связи приходилось полностью полагаться на зрение. Я надеялся заметить огни посадочной полосы прежде, чем мы врежемся в землю. Перед вылетом в свете стартовых ракет я сумел оценить высоту облачности. По моей прикидке, расстояние между землей и нижней кромкой облаков было не менее тысячи футов. Если опускать это корыто достаточно аккуратно, можно выйти из облаков, не опасаясь столкновения с холмом или деревом. На альтиметр на такой высоте полагаться нельзя – это не слишком точный прибор, но “Джавелин” снабжен мощными посадочными прожекторами. Даже с высоты тысячи футов удастся определить, над какой субстанцией мы летим – земной твердью или морской жижей. Я осторожно снижал машину до высоты в тысячу футов. Топлива оставалось максимум на семь минут полета. В подобных обстоятельствах мягкой посадки ожидать невозможно. Набирая высоту в облаках, я вел машину широкими кругами. Где-то в центре этих кругов далеко внизу находился остров Уайт. Если я на высоте тысячи футов по радиусу, размышлял я, то увижу посадочные огни аэродрома. А если аэродром окажется в стороне, то уж свет поселков и деревень замечу обязательно. Однако погода оказалась еще более гнусной, чем я предполагал. Капли дождя били по колпаку кабины пулеметными очередями, а прожектора самолета выхватывали из тьмы лишь закручивающиеся на ветру и разбивающиеся в мелкие брызги дождевые струи. Похоже, у меня оставался весьма ограниченный выбор дальнейших действий. Во-первых, я мог продолжать лететь в струях дождя и в порывах ветра, сотрясающих машину. Во-вторых, я мог лететь в абсолютной тьме облаков. И наконец, в-третьих, можно плюнуть на дождь, облака и темноту и подняться ввысь, к красным небесам. (Я употребил слово “небеса” лишь потому, что оно характеризует пространство, находящееся над нашей головой. В данном случае это пространство по цвету больше походило на преисподнюю. И преисподнюю очень холодную.) Но даже и это ограниченное число вариантов быстро сходило на нет. Со стрелкой указателя топлива почти на нуле и отсутствием связи с землей мне оставалось только лететь у нижней кромки облаков. Секунд тридцать я летел со скоростью трехсот узлов, и самолет стал похож на листок, попавший в порыв ветра. Нас трясло так, что казалось, машина вот-вот развалится. Струи дождя поблескивали в свете прожекторов, потоки воды зловеще завывали, срываясь с плоскостей. Сердце готово было вырваться из груди, под высотным костюмом по телу текли потоки пота, и это было особенно неприятно. С мыслями о первом или втором варианте полета пришлось расстаться. Надо было искать место для посадки, а земли я по-прежнему не видел. На этой высоте (альтиметр, как и следовало ожидать, показывал ноль футов) я без труда мог похоронить нас вместе с истребителем на склоне одного из тех пологих холмов, которыми так славится остров Уайт.
– Дэвид… Дэвид, вы еще не увидели посадочной полосы?
– Пока нет. По правде говоря, я вообще ничего не видел. Чуть уменьшив тягу, я снизил скорость до двухсот пятидесяти. Машину затрясло сильнее, нос наклонился вниз, и мы еще на несколько десятков футов приблизились к земной тверди.