– Радары, – сказал он. – Нью-Йорк защищен сетью радарных станций со всех сторон. Как мы сможем подлететь к городу незамеченными? Я поднял палец, прося слова.
– У меня есть кое-какие соображения на этот счет. Во-первых, подлет должен произойти ночью. Луна ближайшие дни будет находиться в средней фазе, и ее света для ориентировки будет вполне достаточно.
– Красотища, – пожал плечами Гэбриэл. – Могучие машины мчатся в темном небе, и их крылья серебрятся в свете луны. А тебе известно, друг мой, что радары видят ночью столь же хорошо, как и при свете дня?
– Известно. И здесь – самая трудная часть задачи. Нам придется идти на бреющем полете. Скорее всего на высоте не более ста футов.
– Но ведь даже низкий полет над открытой водой не защитит нас от радаров?
– Нет. Не защитит. Но здесь, как я уже сказал, и содержится самая трудная часть задачи. – С этими словами я положил мои довольно примитивные наброски на стол. – Вот это – остров Манхэттен. Вдоль его западной стороны на север идет река Гудзон. Насколько я помню, берега реки очень обрывисты, и высота скал достигает нескольких сотен футов. Нам следует лететь над поверхностью воды ниже верхней кромки берегов. – Я снова показал на плоды своего творчества. – Это единственный способ добраться до Нью-Йорка и не быть обнаруженными радарами. Один из пилотов, услышав мое предложение, едва не поперхнулся.
– Это же чистейшей воды безумие! – заявил он, обретя дар речи. – Неужели вы всерьез полагаете, что мы сможем провести большие четырехмоторные машины по долине реки на высоте ста футов? Да еще к тому же и в темноте!
– Это вполне возможно.
– Самоубийство! – Мы это сделаем.
– Но показания альтиметра недостаточно точны для полетов на такой высоте. Как вы сможете определить, что идете на высоте сто футов над поверхностью воды? Я выложил на стол схему номер два.
– На каждом крыле мы поместим небольшие, но яркие источники света. Или, если быть точным, то вот здесь – на правом и на левом поплавке. Лучи следует направить под строго определенным углом, так, чтобы на поверхности воды возникали световые пятна. В кабине следует установить зеркало, чтобы пятна постоянно находились в поле зрения штурмана. Если самолет начнет снижаться, пятна станут сближаться и сольются в одно, когда машина снизится до высоты ста футов. Именно поэтому я говорю о строго определенном угле установки. Штурман должен будет непрерывно сообщать пилоту о состоянии точек и громко объявит, как только точки сольются в одну. Еще громче он станет кричать, если точки снова разойдутся, но уже в другие стороны, поскольку это будет означать снижение до недопустимой высоты. Повторяю еще раз, – сказал я, постукивая кончиком пальца по бумаге, – слияние точек будет означать высоту ровно сто футов. И этого вполне достаточно, чтобы остаться вне досягаемости радаров противника. – Леди и джентльмены, – восторженно всплеснул руками Сэм, – позвольте мне сообщить вам, что Дэвид Мэйсен только что полностью отработал свой хлеб. Итак, Дэвид, – он повернулся ко мне, – прими мои поздравления. А твое изобретение мы назовем, – он улыбнулся, – “Индикатор высоты Дэвида Мэйсена”. Согласен? Если да, предлагаю немедленно приступить к изготовлению приборов. Мы вылетаем в Нью-Йорк через два дня.
“Не торопись, ловя мартышку!” Не помню, где впервые услышал эти слова – в песне, пьесе или старинной легенде. Впрочем, это могла быть и древняя восточная поговорка. Как бы то ни было, но эти слова непрерывно крутились у меня в голове, когда три огромных гидроплана, легко взмыв с гладкой поверхности реки и сделав разворот на север, направились в сторону Нью-Йорка. “Не торопись, ловя мартышку!” Поговорка (если это действительно была поговорка) призывала к осторожности во всех действиях, если хочешь поймать примата. Набирая высоту и прислушиваясь к сладкозвучному реву двигателей, я с удовлетворением думал о том, что не зря проявил выдержку и не говорил никому, что всем сердцем рвусь в Нью-Йорк. Никто и не подозревал, какие мотивы толкнули меня на полет в стан врага. За штурвалом летающей лодки я оказался потому, что надеялся найти в Нью-Йорке Керрис Бедеккер. Воссоединившись с ней, я умчу ее в свою страну. Всем своим существом – всеми нервами, костями и жилами – я не сомневался в успехе. Мы обязательно воссоединимся. Но чтобы быть до конца честным с самим собой, я должен был признаться, что не имею ни малейших представлений о том, как это сделать. “Не торопись, ловя мартышку!” Еще раз повторяю: о моих планах не знал никто. Если эти неоформленные мечтания можно вообще назвать планами.
– Кофе?
– Да, если можно. Второй пилот в этой экспедиции был для нас непозволительной роскошью, поэтому место рядом со мной занял Гэбриэл. Он налил мне из термоса дымящийся кофе.
– Пока все в порядке? – спросил он, передавая чашку. – Пока все в лучшем виде, – ответил я. – Сейчас наступает момент волшебства, о котором пассажиры, как правило, стараются не думать. Я щелкнул тумблером на приборной доске и снял руки со штурвала.
– Автопилот? – поинтересовался Гэбриэл, с испугом следя за движениями штурвала; человеку непосвященному действительно могло показаться, что машиной управляет рука незримого духа.
– Лучший друг пилота, – улыбнулся я. – Пожалуй, пора пройти в хвост и вздремнуть до посадки. У Гэбриэла глаза на лоб полезли.
– Шучу-шучу, – успокоил его я. – Я останусь сидеть на этой сковородке, но расслабиться немного могу. Или точнее – попытаться расслабиться, – добавил я, потягивая кофе.